Неточные совпадения
«Всё смешалось,—подумал Степан Аркадьич, — вон
дети одни бегают». И, подойдя к двери, он кликнул их. Они
бросили шкатулку, представлявшую поезд, и вошли к отцу.
— Всё кончено, и больше ничего, — сказала Долли. — И хуже всего то, ты пойми, что я не могу его
бросить;
дети, я связана. А с ним жить я не могу, мне мука видеть его.
— Нет, постойте! Вы не должны погубить ее. Постойте, я вам скажу про себя. Я вышла замуж, и муж обманывал меня; в злобе, ревности я хотела всё
бросить, я хотела сама… Но я опомнилась, и кто же? Анна спасла меня. И вот я живу.
Дети растут, муж возвращается в семью и чувствует свою неправоту, делается чище, лучше, и я живу… Я простила, и вы должны простить!
Бывшие ученики его, умники и остряки, в которых ему мерещилась беспрестанно непокорность и заносчивое поведение, узнавши об жалком его положении, собрали тут же для него деньги, продав даже многое нужное; один только Павлуша Чичиков отговорился неимением и дал какой-то пятак серебра, который тут же товарищи ему
бросили, сказавши: «Эх ты, жила!» Закрыл лицо руками бедный учитель, когда услышал о таком поступке бывших учеников своих; слезы градом полились из погасавших очей, как у бессильного
дитяти.
Ах да: она говорит и кричит, что так как ее все теперь
бросили, то она возьмет
детей и пойдет на улицу, шарманку носить, а
дети будут петь и плясать, и она тоже, и деньги собирать, и каждый день под окно к генералу ходить…
Вон Варенц семь лет с мужем прожила, двух
детей бросила, разом отрезала мужу в письме: «Я сознала, что с вами не могу быть счастлива.
Злые
детиБросали камни вслед ему.
Ослепительно блестело золото ливрей идолоподобно неподвижных кучеров и грумов, их головы в лакированных шляпах казались металлическими, на лицах застыла суровая важность, как будто они правили не только лошадьми, а всем этим движением по кругу, над небольшим озером; по спокойной, все еще розоватой в лучах солнца воде, среди отраженных ею облаков плавали лебеди, вопросительно и гордо изогнув шеи, а на берегах шумели ярко одетые
дети,
бросая птицам хлеб.
— Уничтожай его! — кричал Борис, и начинался любимейший момент игры: Варавку щекотали, он выл, взвизгивал, хохотал, его маленькие, острые глазки испуганно выкатывались, отрывая от себя
детей одного за другим, он
бросал их на диван, а они, снова наскакивая на него, тыкали пальцами ему в ребра, под колени. Клим никогда не участвовал в этой грубой и опасной игре, он стоял в стороне, смеялся и слышал густые крики Глафиры...
Клим ничего не понял. Он и девицы прикованно смотрели, как горбатенькая торопливо и ловко стаскивала со ступенек
детей, хватая их цепкими лапками хищной птицы, почти
бросала полуголые тела на землю, усеянную мелкой щепой.
— Ой, глупая, ой — модница! А я-то думала — вот, мол,
дитя будет, мне возиться с ним. Кухню-то
бросила бы. Эх, Клим Иваныч, милый! Незаконно вы все живете… И люблю я вас, а — незаконно!
И вдруг теперь в две недели Анисья доказала ему, что он — хоть
брось, и притом она делает это с такой обидной снисходительностью, так тихо, как делают только с
детьми или с совершенными дураками, да еще усмехается, глядя на него.
Точно
ребенок: там недоглядит, тут не знает каких-нибудь пустяков, там опоздает и кончит тем, что
бросит дело на половине или примется за него с конца и так все изгадит, что и поправить никак нельзя, да еще он же потом и браниться станет.
— Это еще хуже, папа: сын
бросит своего
ребенка в чужую семью и этим подвергает его и его мать всей тяжести ответственности… Дочь, по крайней мере, уже своим позором выкупает часть собственной виды; а сколько она должна перенести чисто физических страданий, сколько забот и трудов, пока
ребенок подрастет!.. Почему родители выгонят родную дочь из своего дома, а сына простят?
С ним как с отцом именно случилось то, что должно было случиться, то есть он вовсе и совершенно
бросил своего
ребенка, прижитого с Аделаидой Ивановной, не по злобе к нему или не из каких-нибудь оскорбленно-супружеских чувств, а просто потому, что забыл о нем совершенно.
Дети бросают пред ним цветы, поют и вопиют ему: «Осанна!» «Это он, это сам он, — повторяют все, — это должен быть он, это никто как он».
Ты и не знал сего, а может быть, ты уже тем в него семя
бросил дурное, и возрастет оно, пожалуй, а все потому, что ты не уберегся пред
дитятей, потому что любви осмотрительной, деятельной не воспитал в себе.
— С прохожим мещанином сбежала, — произнес он с жестокой улыбкой. Девочка потупилась;
ребенок проснулся и закричал; девочка подошла к люльке. — На, дай ему, — проговорил Бирюк, сунув ей в руку запачканный рожок. — Вот и его
бросила, — продолжал он вполголоса, указывая на
ребенка. Он подошел к двери, остановился и обернулся.
Селение Сянь-ши-хеза расположено на правом берегу Имана. На другом конце поляны около леса находилось брошенное удэгейское стойбище, состоявшее из восьми юрт. Все удэгейцы в числе 65 человек (21 мужчина, 12 женщин и 32
детей)
бросили свои жилища и ушли на Вагунбе.
Апостол-воин, готовый проповедовать крестовый поход и идти во главе его, готовый отдать за свой народ свою душу, своих
детей, нанести и вынести страшные удары, вырвать душу врага, рассеять его прах… и, позабывши потом победу,
бросить окровавленный меч свой вместе с ножнами в глубину морскую…
Ну что же, разлюбил,
бросил ее, а как же
детей не жаль, как не стыдно будет им-то в глаза смотреть?..
— Папа, я решительно не понимаю, как ты можешь принимать таких ужасных людей, как этот Колобов. Он заколотил в гроб жену,
бросил собственных
детей, потом эта Харитина, которую он бьет… Ужасный, ужасный человек!.. У Стабровских его теперь не принимают… Это какой-то дикарь.
Он умел делать фокусы с картами, деньгами, кричал больше всех
детей и почти ничем не отличался от них. Однажды
дети, играя с ним в карты, оставили его «дураком» несколько раз кряду, — он очень опечалился, обиженно надул губы и
бросил игру, а потом жаловался мне, шмыгая носом...
Вот наблюдения, сообщенные мне достоверными охотниками: 1) летающие вальдшнепы, всегда самцы (как и мною замечено было), иногда внезапно опускаются на землю, услышав голос самки, которому добычливые стрелки искусно подражают, и вальдшнепы налетают на них очень близко; 2) если стоящий на тяге охотник, увидя приближающегося вальдшнепа,
бросит вверх шапку, фуражку или свернутый комом платок, то вальдшнеп опустится на то место, где упадет брошенная вещь; 3) там, где вальдшнепы
детей не выводят, хотя с весны держатся долго и во множестве, тяги не бывает.
И мать, и отца, и
дитя, наконец, —
Ты всех безрассудно
бросаешь,
За что же?» — «Я долг исполняю, отец!»
— «За что ты себя обрекаешь
На муку?» — «Не буду я мучиться там!
— И не давай! Так мне и надо; не давай! А я буду плясать. Жену,
детей малых
брошу, а пред тобой буду плясать. Польсти, польсти!
Большак Федор по-прежнему оставался в орде, Фрол ушел на заработки, а жену Агафью с
детьми бросил на произвол судьбы.
— Что это ты, матушка, ребенка-то одного
бросила? — кропотливо говорила, входя, Абрамовна.
Ежеминутная опасность потерять страстно любимое
дитя и усилия сохранить его напрягали ее нервы и придавали ей неестественные силы и как бы искусственную бодрость; но когда опасность миновалась — общая энергия упала, и мать начала чувствовать ослабление: у нее заболела грудь, бок, и, наконец, появилось лихорадочное состояние; те же самые доктора, которые так безуспешно лечили меня и которых она
бросила, принялись лечить ее.
— Я, я буду тебе мать теперь, Нелли, а ты мое
дитя! Да, Нелли, уйдем,
бросим их всех, жестоких и злых! Пусть потешаются над людьми, бог, бог зачтет им… Пойдем, Нелли, пойдем отсюда, пойдем!..
— Православные! Митя мой — душа чистая, — что он сделал? Он за товарищами пошел, за любимыми… Верно говорит она, — за что мы
детей бросаем? Что нам худого сделали они?
— Да, нам судьи —
дети. Они осудят по правде за то, что
бросаем мы их на пути таком.
— Женщина эта правду сказала.
Дети наши по чести жить хотят, по разуму, а мы вот
бросили их, — ушли, да! Иди, Ниловна…
— Подлец, подлец, изверг! — и с этим в лицо мне плюнул и
ребенка бросил, а уже только эту барыньку увлекает, а она в отчаянии прежалобно вопит и, насильно влекома, за ним хотя следует, но глаза и руки сюда ко мне и к
дите простирает… и вот вижу я и чувствую, как она, точно живая, пополам рвется, половина к нему, половина к
дитяти… А в эту самую минуту от города, вдруг вижу, бегит мой барин, у которого я служу, и уже в руках пистолет, и он все стреляет из того пистолета да кричит...
— Не по вине моей какой-нибудь, — продолжал он, — погибаю я, а что место мое надобно было заменить господином Синицким, ее родным братом, равно как и до сих пор еще вакантная должность бахтинского городничего исправляется другим ее родственником, о котором уже и производится дело по случаю учиненного смертоубийства его крепостною девкою над собственным своим
ребенком, которого она
бросила в колодезь; но им это было скрыто, потому что девка эта была его любовница.
— Сейчас увидите, господа, краткое жизнеописание нашей возлюбленной сестры Людмилы Львовны, — говорил он,
бросая быстрый смешливый взгляд на сестру. — Часть первая — детство. «
Ребенок рос, его назвали Лима».
«“Ох, устала, ох, устала!” — припоминал он ее восклицания, ее слабый, надорванный голос. Господи!
Бросить ее теперь, а у ней восемь гривен; протянула свой портмоне, старенький, крошечный! Приехала места искать — ну что она понимает в местах, что они понимают в России? Ведь это как блажные
дети, всё у них собственные фантазии, ими же созданные; и сердится, бедная, зачем не похожа Россия на их иностранные мечтаньица! О несчастные, о невинные!.. И однако, в самом деле здесь холодно…»
Пред ним Кириллов
бросал о пол большой резиновый красный мяч; мяч отпрыгивал до потолка, падал опять,
ребенок кричал: «Мя, мя!» Кириллов ловил «мя» и подавал ему, тот
бросал уже сам своими неловкими ручонками, а Кириллов бежал опять подымать.
— Старухина свекровь приехала; нет, сноха… всё равно. Три дня. Лежит больная, с
ребенком; по ночам кричит очень, живот. Мать спит, а старуха приносит; я мячом. Мяч из Гамбурга. Я в Гамбурге купил, чтобы
бросать и ловить: укрепляет спину. Девочка.
— Говоришь, а сама не знаешь! — перебила ее другая девушка. — Какие под Москвой русалки! Здесь их нет и заводу. Вот на Украине, там другое дело, там русалок гибель. Сказывают, не одного доброго молодца с ума свели. Стоит только раз увидеть русалку, так до смерти все по ней тосковать будешь; коли женатый —
бросишь жену и
детей, коли холостой — забудешь свою ладушку!
— И пресмешной же тут был один хохол, братцы, — прибавил он вдруг,
бросая Кобылина и обращаясь ко всем вообще. — Рассказывал, как его в суде порешили и как он с судом разговаривал, а сам заливается-плачет;
дети, говорит, у него остались, жена. Сам матерой такой, седой, толстый. «Я ему, говорит, бачу: ни! А вин, бисов сын, всё пишет, всё пишет. Ну, бачу соби, да щоб ты здох, а я б подывився! А вин всё пишет, всё пишет, да як писне!.. Тут и пропала моя голова!» Дай-ка, Вася, ниточку; гнилые каторжные.
Учили также: начальство — не слушать, работу — не работать, жен,
детей —
бросить; ничего-де человеку не надо, никакого порядка, а пускай человек живет как хочет, как ему бес укажет.
Бизюкина
бросила из рук линейку, которою размахивала, уча
детей песне, и быстро рванулась в залу.
«И пойдут они, как бараны на бойню, не зная, куда они идут, зная, что они
бросают своих жен, что
дети их будут голодать, и пойдут они с робостью, но опьяненные звучными словами, которые им будут трубить в уши. И пойдут они беспрекословно, покорные и смиренные, не зная и не понимая того, что они сила, что власть была бы в их руках, если бы они только захотели, если бы только могли и умели сговориться и установить здравый смысл и братство, вместо диких плутень дипломатов.
Пускай живёт; он хороший, только — очень со́вок, за всё берётся, а сделать ничего не может: схватил амбарный замок чинить, выломал сердечко и
бросил: это-де не аглицкий замок! А никто и не говорил, что аглицкий. Шакир начал его ругать, а он хлопает глазами, как
дитя, и видно, что сам сокрушён промашкой своей, молча разводит руками да улыбается кротко, совсем блаженный какой-то. Шакир его не любит и говорит мне...
Она устраивает спектакли и лотереи в пользу
детей бедных мелкопоместных, хлопочет о стипендиях в местной гимназии и в то же время успевает
бросать обворожающие взгляды на молодых семиозерских аристократов и не прочь пококетничать с старым графом Козельским, который уже три трехлетия сряду безуспешно добивается чести быть представителем «интересов земства» и, как достоверно известно, не отказывается от этого домогательства и теперь.
Тимашев едва не сошел с ума,
бросил службу, посвятил себя
детям и навсегда остался вдовцом.
Сохранилось поэтическое предание: казаки, страстные к холостой жизни, положили между собой убивать приживаемых
детей, а жен
бросать при выступлении в новый поход.
Они учредились просто, скромно, не знали, как другие живут, и жили по крайнему разумению; они не тянулись за другими, не
бросали последние тощие средства свои, чтоб оставить себя в подозрении богатства, они не натягивали двадцать, тридцать ненужных знакомств; словом: часть искусственных вериг, взаимных ланкастерских гонений, называемых общежитием, над которым все смеются и выше которого никто не смеет стать, миновала домик скромного учителя гимназии; зато сам Семен Иванович Крупов мирился с семейной жизнию, глядя на «милых
детей» своих.
Несчастливцев. Нет, нет,
дитя мое! Как ни велико твое горе, а умереть тебе я не дам. Тебе надо жить, ты еще так молода! Тебя заело горе, надоела тебе молодая жизнь? Забудь это горе,
брось эту жизнь! Начнем новую, сестра, для славы, для искусства.